Фонд «Страна для Жизни» ставит своей целью поддержку и развитие гражданского общества, строгое соблюдение права и законности и, в конечном итоге, построение настоящей страны для жизни вместо той жуткой имитации, которая существует в Беларуси сейчас.
Мы продолжаем представлять вам команду нашего Фонда – людей, которые отдают все силы борьбе за свободу беларусов. Сегодня расскажем о Вячеславе Жукове – операционном директоре Фонда.
- Расскажи о себе.
- Родился в Минске, жил в Минске. Закончил БГЭУ в 2014 году. Моя специальность: «менеджер-экономист». После университета занялся своим бизнесом вместе с братом в event-сфере. Были подрядчиками на мероприятиях.
- Что за мероприятия?
- Свадьбы, корпоративы. Поставляли фото будки для мероприятий – хэппи бокс называется.
- Что это такое?
- Хэппи бокс это такая фотобудка которая устанавливается на мероприятии. Ты фотографируешься и через 10 секунд забираешь свою напечатанную фотографию. С логотипом мероприятия. В нее не надо заходить как за шторку. Не надо прятаться. И там можно делать на большое количество людей эту фотографию. Снимали разные видео прикольные, например, как в матрице.
- Это было популярно?
- Да. Мы стали лучшей фотобудкой в СНГ. В 14 странах мира появились наши франшизы – и в ближайшем зарубежье, и по Европе. Достаточно прибыльное дело.
- Перед началом предвыборной кампании ты продолжал этим заниматься?
- Нет. Занимался другими проектами. Попробовал себя в роли бизнес аналитика в IT компании. В роли продуктового аналитика себя попробовал.
К моменту начала коронавируса (февраль 2020 года) я решил вернуться в event-сферу с новым бизнесом.
Мы подготовили проект, чтобы запускаться с марта. И в этот момент остановились все мероприятия, и я сел на карантин на самоизоляцию. И до момента начала выборной кампании я не работал, был такой период застоя. Event-сфера приостановила свою деятельность.
- А чем ты занимался в это время?
- Сидел дома, продумывал проекты, образовывался. Так получилось, что на первом этапе я пришел к участию в предвыборной кампании скорее от скуки. Потому что третий месяц сидел дома и хотелось поработать. Я позвонил своему партнеру, с которым начинал новый бизнес, остановившийся из-за карантина.
Сказал ему: «Слушай, может что-то можем интересное сделать прямо сейчас?» Он ответил: «Да, есть интересная идея.» Я приехал на эту встречу. Приятель мой опаздывал на 15 минут.
Я сидел в «Улье» на Октябрьской и не понимал, что прооисходит. Вокруг бегало много людей, все суетились. Рабочая такая обстановка. Увидел Виктора Дмитриевича {Бабарико}, мне стало любопытно, что он здесь делает.
- А ты знал его?
- Да. Знал. Когда он был председателем «Белгазпромбанка», я организовывал для него какие-то мероприятия. На юбилее его банка мы и познакомились. Потом узнал более подробно, что это за человек, и чем занимается.
И вот когда я сидел и ждал своего приятеля, я стал гуглить, что же может делать здесь Бабарико. И в гугле на слово «Бабарико» первая же статья была, что он баллотируется в президенты.
Это было 20 мая. Я сразу понял, что этот же проект решил предложить мой товарищ. И вот когда он приехал, первое что спросил было: «Ты понял, что я тебе хотел предложить?»
Я сказал, что понял и что я согласен. Давай, рассказывай, что от меня требуется.
Жена моя (на тот момент еще невеста) была недовольна таким решением. Потому что я сидел без работы – нужно было готовиться к свадьбе, зарабатывать деньги, я искал работу. Поехал на встречу чтобы получить новое предложение, а приехал домой с тем, что я буду мало того, что работать в политике, так еще и волонтером, то есть бесплатно.
Приехал и сказал, я теперь в зоне риска, пускай и минимального, как я на тот момент думал.
- А как ты относился к политической системе к Лукашенко?
- Я был аполитичным до периода пандемии, которая охватила мир. Люди начали заболевать. И наше государство не приняло никаких мер. Наоборот только игнорировало эту ситуацию.
Многие люди осознанно сели на самоизоляцию, в том числе и я. Я даже три месяца не выходил никуда кроме магазина, не пользовался транспортом, не виделся с друзьями, чтобы не заболеть. И не разносить заразу, если заболею. В магазин ходил в маске и перчатках. Носил с собой антисептик. А государство эту ситуацию игнорировало, и это меня начало очень злить.
Честно говоря, я даже не знал, что президентские выборы будут так скоро. Знал, что в 2020 году пройдут, но не знал когда именно. Не понимал даже их важности и не знал за кого можно голосовать.
Я в 2010 году впервые голосовал. Наверное, наугад. Потому что не разбирался абсолютно в политике. Не понимал кто эти кандидаты, чем они занимаются. Выбирал по принципу – о ком я больше слышал от своих друзей, знакомых.
- Но это был не Лукашенко?
- Некляев, Санников, Статкевич. Не помню, кто-то из тех, о ком больше всего говорили.
- Что ты знал о Бабарико кроме того, что он руководитель банка. У него же была определенная позиция.
- Мало знал о нем – только, что он помогает развивать культуру в Беларуси. Мне это импонировало.
- Чем именно ты занимался в команде Бабарико?
- Меня пригласили управлять процессом сбора подписей. Планировалась, что я буду это делать до 19 июня – последнего дня сбора. Я должен был настроить процессы, проконтролировать.
Я занимался сбором подписей по всей стране за исключением Минска. Задача была достаточно сложная. Вне Минска было около 4000 членов инициативных групп – во всех малых и больших городах Беларуси. Нужно было со всеми контактировать, всех найти, общаться, держать на контроле.
Логистику привоза подписей в Минск контролировать, потому что у нас была система контроля – и надо было все привести к нам в офис для проверки. А потом уже подписи отправлялись в те города, где их надо было подавать.
Множество волонтеров ездили по стране, собирали подписи, потом привозили их в Минск. Потом развозили назад. Считаю, что у нас была очень хорошо налаженная система, которая отлично сработала. За весь этапа сбора подписей мы утеряли менее пяти процентов – их или не смогли вовремя привезти в Минск, или не успели сдать.
- Когда задержали Виктора Бабарико и его сына Эдуарда, у тебя или команды был шок?
- Мне в этой ситуации очень понравился профессионализм и самоотдача всех участников процесса. Когда случилось задержание, мы в тот момент были в офисе. Работали в штабе.
Пришло сообщение, что Виктора Дмитриевича задержали. Я позвонил Эдику {сыну Бабарико} – он не отвечает. Водитель тоже не отвечает. Мы начали всех обзванивать, нашли потом свидетелей, что всех задержали. Эдик с водителем ехали из штаба, а Виктор Дмитриевич из своего загородного дома.
Они должны были объехать Гродненскую область и часть Витебской, чтобы отвезти подписи.
- Они сами этим занимались?
- Не было достаточного количества координаторов. Подписи может сдать координатор, сам кандидат, или начальник его штаба. Поэтому Эдик и поехал отвозить подписи. У нас из 146 участков закрыты координаторами были только 75, остальные Эдик ездил и отвозил.
Я ему отдал эти все подписи, загрузил в машину, пожелал хорошей дороги, и буквально через какой-то час узнал, что их задержали.
В общем, шока {от задержания} не было. Хотя и очень ожидаемо это тоже все не было. Виктора Дмитриевича не задержали неделей ранее, когда схватили его бывших коллег по «Белгазпромбанку».
Планов на случай задержания у нас было много. Были разные сценарии готовы, видео записаны. По факту мы все собрались, кто находился в штабе. У нас была система, что если кого-то из руководства задерживают, то управление подхватывает следующий слой. Я находился на одном из таких уровней.
- Дальше Виктора Бабарико не зарегистрировали, и большая часть его штаба перешла к Светлане Тихановской?
- Не совсем так. Меня очень порадовало тогда, что все остались. Когда задержали Виктора Дмитриевича, мы сказали, что кто хочет, может уходить (потому что риски повышались).
- И «широко известный» теперь Воскресенский остался?
- Его не было в штабе. Он был рядовым сборщиком подписей, который координировал свой район. Я его видел раза три, только когда он привозил подписи.
Все остались, никто не ушел. Мы объединились со штабом Светланы Тихановской на базе нашего штаба. Все-таки у нас работало около 200 человек на постоянной основе, я не знаю сколько было в штабе Цепкало, но у Тихановской было около 10 человек.
Соответственно наша структура серьезно их усилила, плюс у нас были все необходимые компетенции для дальнейшей работы. В том числе для организации агитационных мероприятий. У нас была собрана для этого необходимая команда - профессионалы в своих сферах, налаженные контакты с теми, кто представляет оборудование и технику.
- Самый первый митинг на Бангалор, где было около 70 тысяч человек, организовывал ты?
- Да. Я как раз стал одним из руководителей отдела организации агитационных мероприятий.
- То есть ты занимался тем же, чем занимался бы останься в деле Бабарико?
- Да. И мы использовали точно тот план, который у нас был. План и по городам, и по тому, как все организовывать и проводить. Было расписано все до мелочей.
- Какие у тебя были планы после завершения выборов. И стало ли для тебя сюрпризом то, как все сложилось?
- Всю ночь во время выборов я находился в штабе. Я съездил проголосовал с женой и ее родителями (к этому моменту я женился). Сначала свадьба была запланирована на 10 августа, но мы перенесли ее, потому что было непонятно, что будет после выборов.
Я приехал и в штабе ждал результатов. Мы много общались, было много сведений от наблюдателей. Поступала позитивная информация о том, что много людей с белыми браслетами, что хорошая явка.
Были ощущения, что мы можем победить.Начиналась, правда, глушиться мобильная свзязь. Интернет работал плохо. Но из тех результатов что нам удавалось получить, было понятно, что Светлана побеждает.
На 11 часов вечера мы знали о 80 участках, и на 60 из них мы победили. Хотя было понятно, что есть еще 5 тысяч {участков}. Потом начали поступать данные о фальсификациях, о том, что не вывешивают результаты.
Мы еще тогда махали руками людям из машины КГБ, которые целый день сидели возле нашего офиса. Четыре человека в Джили. В 11 вечера они вышли из машины. Они помахали нам, показали знак виктори, сели в машину и уехали. У нас была небольшая радость, что может, все-таки мы победим.
Но потом начались уже нервы. Все устали – некоторые раскладывали раскладушки, потому что понимали, что никуда мы не уедем. Плюс мы дежурили на входе, потому что понимали, что в здание могут ворваться. Ну и репортеры, которые в количестве 50-60 человек, дежурили у входа, были готовы это освещать онлайн.
Мимо офиса проходили люди – рассказывали, что происходит на Стеле. От нашего офиса на Веры Хоружей, это меньше получаса пешком. Около нас уже перекрыли дороги. Если ехал автозак и останавливался, мы сразу закрывали двери и забегали в здание. Было опасение, что что-то может произойти.
- А когда именно разгромили офис?
- Через несколько дней. Уже когда Светлана Тихановская уехала в Литву. Но вообще очень слабо помню хронологию событий после 10 августа.
Ранним утром после выборов я проснулся в офисе. Было 7 утра – на улицах тишина, никого не было, и я понял, что сейчас самое время ехать домой. Я поехал, старался следить, что происходит вокруг, чтобы не было слежки. Добирался через весь город. Частично проехал даже на попутке, чтобы себя обезопасить.
Потом сел дома, поговорил с женой. Я уже слабо представлял, что делать дальше. Потому что в тот момент не было никаких мыслей ни о Координационном Совете, ни о чем таком. Понимал, что, наверное, моя работа закончена.
А чуть позже начались первые задержания ребят из моей команды – Левона Халатряна, Антона Беленского. И я понял, что меня ждет то же самое, потому что мы работали вместе в команде.
- Но тебя не арестовали?
- Нет. Я сразу избавился от телефона, выключил интернет, не выходил из квартиры, не высовывался в окна. 29 августа задержали моего товарища, который пригласил меня в штаб. И я остался из нашей команды последним, кто находится в Беларуси и на свободе.
Со мной связались друзья, которые работали из-за границы, и сказали, что мне пора уезжать, мне помогут. Я за пару дней собрался. И уже второго сентября мне начали звонить друзья, партнеры по бизнесу, родители. Все предупреждали, что меня ищут.
Видимо, мне повезло, что я вышел из сети 10 августа. Ни с кем не общался. От телефона избавился.
- Через жену они тебя не отследили, получается.
- Интересно, кстати, почему это не произошло. Может потому, что мы только поженились. Какие-то данные в базы еще не загрузили. Плюс жили на квартире где ни я, ни она не прописаны.
- Ты легально покинул страну?
- В Россию я попал не совсем легально (для беларусов граница была закрыта из-за коронавируса). Мне помогали люди, у которых был доступ к базе невыездных, и я в этой базе не находился. Но опасность была в тревожных списках. В Москве я сделал визу литовскую. И потом официально пересек границу с Литвой.
- Чем именно ты занимаешься в фонде «Страна для Жизни»?
- В Фонде я выполняю роль операционного директора. Моя задача настроить все процессы, чтобы все работало как часы. Управление командами, управление проектами. У каждого проекта есть свой менеджер, я помогаю, если нужна помощь, настраиваю все с точки зрения безопасности информационной.
- Как вообще родственники отнеслись к твоему отъезду? Может, кто-то из них был за Лукашенко?
- Родители отнеслись адекватно. Они всегда старались уважительно относиться к решениям своих детей. Это мое решение, и они его уважают. Споров не было.
- А у них самих какие взгляды относительно ситуации в стране?
- Мы не говорили об этом много. Я считаю, что каждый в такой ситуации должен делать собственный выбор. Не нужно кого-то пытаться переубедить. Ты должен показывать человеку факты, а человек должен сам решать на чьей он стороне.
- Я знаю, что твой дед был в Минском гетто и выжил – ему удалось бежать. Он жив сейчас?
- Дедушка от нас ушел. Он ветеран войны. Был в гетто, потерял там всю семью, бежал оттуда прямо перед погромом дома, в котором он находился. Там остались его родители и младшая сестра, которой было два года. Единственным кто мог сбежать, был он.
Потом он присоединился к партизанам. Ему было 16-17 лет в тот момент. Он специально избавился от документов, чтобы сказать что совершеннолетний, чтобы его взяли армию.
Партизаны, кстати, его нормально кинули. Он бежал из гетто вместе с товарищем, и они принесли с собой приличный арсенал вооружения. Но партизаны забрали все оружие и оставили моего деда и его друга в лесу. Они потом там на болотах выживали.
- Можно ли провести аналогию с жизнью под оккупацией в Минске во время войны, и жизнью в Минске под режимом Лукашенко сейчас?
- Что тогда, что сейчас, мы сражались с диктатором. Но тогда численность оккупантов была совсем другая – гораздо больше. Не знаю сколько их было, но точно не 10 тысяч человек.
Кроме того, с информатизацией была другая ситуация. Сейчас можно написать сообщение, и его увидит вся страна. Кроме того, есть мировое давление, в том числе экономическое.
Поэтому мне кажется, ситуация отличается. Кроме того, если во время войны люди находились в оккупации вынужденно, то сейчас у людей как будто нет сил чтобы бороться. Сейчас оккупация не вынужденная, а осознанная. Она в головах у людей.
- То есть люди не борются сейчас, или делают что-то не то?
- Не борется достаточное количество людей. Если тогда восстала вся страна, то сейчас только небольшая масса. При этом многие активисты либо сидят, либо выехали из страны.
Оккупация у людей происходит в головах. Самое главное, что сейчас нужно сделать – это пересилить себя и просто что-то сделать.
Некоторые мои товарищи которые знают, что я нахожусь за границей, знают, что я продолжаю борьбу, спрашивают, когда победим, какие планы...
- Это к вопросу о выученной беспомощности, у которой говорил Виктор Бабарико.
- Я бы назвал это просто ленью. Когда ты ждешь, что за тебя все решит кто-то другой. Человек спрашивает, когда мы победим. А я хочу ответить: а что ты сделал для победы?
Я вот помог собрать большое количество подписей, проводил акции, организовывал. Мы продолжаем борьбу сейчас – помогаем политзаключенным, обучаем людей.
А вот вы продолжаете ходить на работу, ничего не делать и иногда репостить в соцсетях какую-то новость, о которой говорит весь мир, про задержание Протасевича например. Ну не знаю.
- А что нужно делать людям внутри страны?
- Забастовка нужна в первую очередь. Это то что в их силах. Да, она должна быть подготовленной и спланированной, и общереспубликанской. Но начните что-то делать, а не просто говорить.
Или вот товарищ из IT сферы у меня спрашивает: «Как ты думаешь, нужно ли мне уезжать?»
Уезжай, конечно. Потому что ты не спрашиваешь, как помочь, ты спрашиваешь, нужно ли уехать.
Кажется, что все хотят устраивать свою жизнь, все хотят адаптироваться. Как тараканы, которые тоже привыкают к чему угодно. Если ты хочешь что-то делать – то делай, не перекладывай на других.
Если тебе не нравится, если ты хочешь что-то изменить – то задай себе вопрос, что я могу сделать? Это может быть что-то малое. Обучи взрослого человека пользоваться телеграмом, расскажи об альтернативных способах получения информации, просто наклейку наклей.
Сделай, чтобы у людей был доступ к независимым СМИ. Не надо жертвовать тысячи денег на поддержку рабочих или политзаключенных, не надо сразу идти с демонстрациями к дворцу Независимости. Начни с малого. Узнай, как можно помочь людям, стань волонтером.
Не жди когда за тебя что-то сделают, делай сам!
- Когда ты вернешься в Беларусь, и планируешь ли вообще возвращаться?
- Мне очень сложно прогнозировать. Если будем идти по пути мирного протеста, то победа произойдет, когда мы достигнем результатов на местных или парламентских выборах. Второй вариант – критическая ошибка со стороны Лукашенко.
Если же беларусы самостоятельно решат радикализироваться, то ситуация станет абсолютно непредсказуемой. Может быть как победа в тот же день, так и длительный процесс, который затянется на годы.
Вернусь ли я? Этот вопрос я задаю себе каждый день. Немного обидно, что я пытаюсь делать многое для Беларуси, как и другие активисты и волонтеры. Но есть люди внутри страны, которые сидят и ничего не делают – но при этом чего-то требуют. Вот ради них мне не хочется возвращаться.
Я не хочу работать для тех людей, которые недовольны в любой ситуации, независимо от того помогают им, или не помогают. Все равно такой человек будет недоволен. Из-за этого мне не всегда хочется вернуться. Но я готов вернуться, когда страна станет демократической.
- Но после ухода Лукашенко Беларусь не станет автоматически демократической.
- Верно. И я как раз сейчас и работаю над тем, чтобы готовить к этому людей, повышать их уровень образования, рассказывать что такое демократия, для чего она нужна. Что люди могут получить в демократическом обществе, как они должны коммуницировать с чиновниками, депутатами, с государством. Моя задача нацелена на повышение общей политической грамотности населения, чтобы люди понимали, что можно сделать для улучшения жизни.
- Когда все-таки уйдет Лукашенко? Твои ощущения?
- Думаю, не в этом году.
Блиц.
- Уручье или Новая Боровая?
- Уручье. Это мой родной район. Я в нем вырос. Кстати, как раз из окон моего дома на Гинтовта видна Новая Боровая. Там хорошо, конечно, но дома все-таки лучше.
- Дмитрий Кохно или Денис Дудинский?
{Вздыхает}. Для меня непростой вопрос. Дудинский. Я поддерживаю его принципальную позицию, а Кохно просто мой родной брат. Я не могу за него голосовать {смеется}.
- Игорь Тур или Григорий Азаренок?
- Игорь Тур, конечно. Потому что Григорий Азаренок – не знаю, что с ним не так, какое-то помутнение рассудка, или что. Но так оскорблять людей. Я таких оскорблений прежде не слышал. Они очень жестокие, какие-то садистские. Этому человеку нужно лечиться. Тур в этом плане профессиональнее.
- «Руки Вверх» или «Иванушки International»?
- «Руки Вверх», наверное. Из-за фамилии Сергея Жукова {улыбается}. Хотя мне кажется, они были примерно на одинаковом уровне популярности. Вот если вспомнить самые популярные песни того времени – «Тополиный пух» у «Иванушек» только. А у «Руки Верх» - «18 мне уже» и что-то еще. Хотя нет, тоже больше ничего не вспомню. Получается ничья. Но «Руки Вверх» тогда плюс за фамилию.
Помочь работе Фонда можно ЗДЕСЬ.
Мы продолжаем представлять вам команду нашего Фонда – людей, которые отдают все силы борьбе за свободу беларусов. Сегодня расскажем о Вячеславе Жукове – операционном директоре Фонда.
- Расскажи о себе.
- Родился в Минске, жил в Минске. Закончил БГЭУ в 2014 году. Моя специальность: «менеджер-экономист». После университета занялся своим бизнесом вместе с братом в event-сфере. Были подрядчиками на мероприятиях.
- Что за мероприятия?
- Свадьбы, корпоративы. Поставляли фото будки для мероприятий – хэппи бокс называется.
- Что это такое?
- Хэппи бокс это такая фотобудка которая устанавливается на мероприятии. Ты фотографируешься и через 10 секунд забираешь свою напечатанную фотографию. С логотипом мероприятия. В нее не надо заходить как за шторку. Не надо прятаться. И там можно делать на большое количество людей эту фотографию. Снимали разные видео прикольные, например, как в матрице.
- Это было популярно?
- Да. Мы стали лучшей фотобудкой в СНГ. В 14 странах мира появились наши франшизы – и в ближайшем зарубежье, и по Европе. Достаточно прибыльное дело.
- Перед началом предвыборной кампании ты продолжал этим заниматься?
- Нет. Занимался другими проектами. Попробовал себя в роли бизнес аналитика в IT компании. В роли продуктового аналитика себя попробовал.
К моменту начала коронавируса (февраль 2020 года) я решил вернуться в event-сферу с новым бизнесом.
Мы подготовили проект, чтобы запускаться с марта. И в этот момент остановились все мероприятия, и я сел на карантин на самоизоляцию. И до момента начала выборной кампании я не работал, был такой период застоя. Event-сфера приостановила свою деятельность.
- А чем ты занимался в это время?
- Сидел дома, продумывал проекты, образовывался. Так получилось, что на первом этапе я пришел к участию в предвыборной кампании скорее от скуки. Потому что третий месяц сидел дома и хотелось поработать. Я позвонил своему партнеру, с которым начинал новый бизнес, остановившийся из-за карантина.
Сказал ему: «Слушай, может что-то можем интересное сделать прямо сейчас?» Он ответил: «Да, есть интересная идея.» Я приехал на эту встречу. Приятель мой опаздывал на 15 минут.
Я сидел в «Улье» на Октябрьской и не понимал, что прооисходит. Вокруг бегало много людей, все суетились. Рабочая такая обстановка. Увидел Виктора Дмитриевича {Бабарико}, мне стало любопытно, что он здесь делает.
- А ты знал его?
- Да. Знал. Когда он был председателем «Белгазпромбанка», я организовывал для него какие-то мероприятия. На юбилее его банка мы и познакомились. Потом узнал более подробно, что это за человек, и чем занимается.
И вот когда я сидел и ждал своего приятеля, я стал гуглить, что же может делать здесь Бабарико. И в гугле на слово «Бабарико» первая же статья была, что он баллотируется в президенты.
Это было 20 мая. Я сразу понял, что этот же проект решил предложить мой товарищ. И вот когда он приехал, первое что спросил было: «Ты понял, что я тебе хотел предложить?»
Я сказал, что понял и что я согласен. Давай, рассказывай, что от меня требуется.
Жена моя (на тот момент еще невеста) была недовольна таким решением. Потому что я сидел без работы – нужно было готовиться к свадьбе, зарабатывать деньги, я искал работу. Поехал на встречу чтобы получить новое предложение, а приехал домой с тем, что я буду мало того, что работать в политике, так еще и волонтером, то есть бесплатно.
Приехал и сказал, я теперь в зоне риска, пускай и минимального, как я на тот момент думал.
- А как ты относился к политической системе к Лукашенко?
- Я был аполитичным до периода пандемии, которая охватила мир. Люди начали заболевать. И наше государство не приняло никаких мер. Наоборот только игнорировало эту ситуацию.
Многие люди осознанно сели на самоизоляцию, в том числе и я. Я даже три месяца не выходил никуда кроме магазина, не пользовался транспортом, не виделся с друзьями, чтобы не заболеть. И не разносить заразу, если заболею. В магазин ходил в маске и перчатках. Носил с собой антисептик. А государство эту ситуацию игнорировало, и это меня начало очень злить.
Честно говоря, я даже не знал, что президентские выборы будут так скоро. Знал, что в 2020 году пройдут, но не знал когда именно. Не понимал даже их важности и не знал за кого можно голосовать.
Я в 2010 году впервые голосовал. Наверное, наугад. Потому что не разбирался абсолютно в политике. Не понимал кто эти кандидаты, чем они занимаются. Выбирал по принципу – о ком я больше слышал от своих друзей, знакомых.
- Но это был не Лукашенко?
- Некляев, Санников, Статкевич. Не помню, кто-то из тех, о ком больше всего говорили.
- Что ты знал о Бабарико кроме того, что он руководитель банка. У него же была определенная позиция.
- Мало знал о нем – только, что он помогает развивать культуру в Беларуси. Мне это импонировало.
- Чем именно ты занимался в команде Бабарико?
- Меня пригласили управлять процессом сбора подписей. Планировалась, что я буду это делать до 19 июня – последнего дня сбора. Я должен был настроить процессы, проконтролировать.
Я занимался сбором подписей по всей стране за исключением Минска. Задача была достаточно сложная. Вне Минска было около 4000 членов инициативных групп – во всех малых и больших городах Беларуси. Нужно было со всеми контактировать, всех найти, общаться, держать на контроле.
Логистику привоза подписей в Минск контролировать, потому что у нас была система контроля – и надо было все привести к нам в офис для проверки. А потом уже подписи отправлялись в те города, где их надо было подавать.
Множество волонтеров ездили по стране, собирали подписи, потом привозили их в Минск. Потом развозили назад. Считаю, что у нас была очень хорошо налаженная система, которая отлично сработала. За весь этапа сбора подписей мы утеряли менее пяти процентов – их или не смогли вовремя привезти в Минск, или не успели сдать.
- Когда задержали Виктора Бабарико и его сына Эдуарда, у тебя или команды был шок?
- Мне в этой ситуации очень понравился профессионализм и самоотдача всех участников процесса. Когда случилось задержание, мы в тот момент были в офисе. Работали в штабе.
Пришло сообщение, что Виктора Дмитриевича задержали. Я позвонил Эдику {сыну Бабарико} – он не отвечает. Водитель тоже не отвечает. Мы начали всех обзванивать, нашли потом свидетелей, что всех задержали. Эдик с водителем ехали из штаба, а Виктор Дмитриевич из своего загородного дома.
Они должны были объехать Гродненскую область и часть Витебской, чтобы отвезти подписи.
- Они сами этим занимались?
- Не было достаточного количества координаторов. Подписи может сдать координатор, сам кандидат, или начальник его штаба. Поэтому Эдик и поехал отвозить подписи. У нас из 146 участков закрыты координаторами были только 75, остальные Эдик ездил и отвозил.
Я ему отдал эти все подписи, загрузил в машину, пожелал хорошей дороги, и буквально через какой-то час узнал, что их задержали.
В общем, шока {от задержания} не было. Хотя и очень ожидаемо это тоже все не было. Виктора Дмитриевича не задержали неделей ранее, когда схватили его бывших коллег по «Белгазпромбанку».
Планов на случай задержания у нас было много. Были разные сценарии готовы, видео записаны. По факту мы все собрались, кто находился в штабе. У нас была система, что если кого-то из руководства задерживают, то управление подхватывает следующий слой. Я находился на одном из таких уровней.
- Дальше Виктора Бабарико не зарегистрировали, и большая часть его штаба перешла к Светлане Тихановской?
- Не совсем так. Меня очень порадовало тогда, что все остались. Когда задержали Виктора Дмитриевича, мы сказали, что кто хочет, может уходить (потому что риски повышались).
- И «широко известный» теперь Воскресенский остался?
- Его не было в штабе. Он был рядовым сборщиком подписей, который координировал свой район. Я его видел раза три, только когда он привозил подписи.
Все остались, никто не ушел. Мы объединились со штабом Светланы Тихановской на базе нашего штаба. Все-таки у нас работало около 200 человек на постоянной основе, я не знаю сколько было в штабе Цепкало, но у Тихановской было около 10 человек.
Соответственно наша структура серьезно их усилила, плюс у нас были все необходимые компетенции для дальнейшей работы. В том числе для организации агитационных мероприятий. У нас была собрана для этого необходимая команда - профессионалы в своих сферах, налаженные контакты с теми, кто представляет оборудование и технику.
- Самый первый митинг на Бангалор, где было около 70 тысяч человек, организовывал ты?
- Да. Я как раз стал одним из руководителей отдела организации агитационных мероприятий.
- То есть ты занимался тем же, чем занимался бы останься в деле Бабарико?
- Да. И мы использовали точно тот план, который у нас был. План и по городам, и по тому, как все организовывать и проводить. Было расписано все до мелочей.
- Какие у тебя были планы после завершения выборов. И стало ли для тебя сюрпризом то, как все сложилось?
- Всю ночь во время выборов я находился в штабе. Я съездил проголосовал с женой и ее родителями (к этому моменту я женился). Сначала свадьба была запланирована на 10 августа, но мы перенесли ее, потому что было непонятно, что будет после выборов.
Я приехал и в штабе ждал результатов. Мы много общались, было много сведений от наблюдателей. Поступала позитивная информация о том, что много людей с белыми браслетами, что хорошая явка.
Были ощущения, что мы можем победить.Начиналась, правда, глушиться мобильная свзязь. Интернет работал плохо. Но из тех результатов что нам удавалось получить, было понятно, что Светлана побеждает.
На 11 часов вечера мы знали о 80 участках, и на 60 из них мы победили. Хотя было понятно, что есть еще 5 тысяч {участков}. Потом начали поступать данные о фальсификациях, о том, что не вывешивают результаты.
Мы еще тогда махали руками людям из машины КГБ, которые целый день сидели возле нашего офиса. Четыре человека в Джили. В 11 вечера они вышли из машины. Они помахали нам, показали знак виктори, сели в машину и уехали. У нас была небольшая радость, что может, все-таки мы победим.
Но потом начались уже нервы. Все устали – некоторые раскладывали раскладушки, потому что понимали, что никуда мы не уедем. Плюс мы дежурили на входе, потому что понимали, что в здание могут ворваться. Ну и репортеры, которые в количестве 50-60 человек, дежурили у входа, были готовы это освещать онлайн.
Мимо офиса проходили люди – рассказывали, что происходит на Стеле. От нашего офиса на Веры Хоружей, это меньше получаса пешком. Около нас уже перекрыли дороги. Если ехал автозак и останавливался, мы сразу закрывали двери и забегали в здание. Было опасение, что что-то может произойти.
- А когда именно разгромили офис?
- Через несколько дней. Уже когда Светлана Тихановская уехала в Литву. Но вообще очень слабо помню хронологию событий после 10 августа.
Ранним утром после выборов я проснулся в офисе. Было 7 утра – на улицах тишина, никого не было, и я понял, что сейчас самое время ехать домой. Я поехал, старался следить, что происходит вокруг, чтобы не было слежки. Добирался через весь город. Частично проехал даже на попутке, чтобы себя обезопасить.
Потом сел дома, поговорил с женой. Я уже слабо представлял, что делать дальше. Потому что в тот момент не было никаких мыслей ни о Координационном Совете, ни о чем таком. Понимал, что, наверное, моя работа закончена.
А чуть позже начались первые задержания ребят из моей команды – Левона Халатряна, Антона Беленского. И я понял, что меня ждет то же самое, потому что мы работали вместе в команде.
- Но тебя не арестовали?
- Нет. Я сразу избавился от телефона, выключил интернет, не выходил из квартиры, не высовывался в окна. 29 августа задержали моего товарища, который пригласил меня в штаб. И я остался из нашей команды последним, кто находится в Беларуси и на свободе.
Со мной связались друзья, которые работали из-за границы, и сказали, что мне пора уезжать, мне помогут. Я за пару дней собрался. И уже второго сентября мне начали звонить друзья, партнеры по бизнесу, родители. Все предупреждали, что меня ищут.
Видимо, мне повезло, что я вышел из сети 10 августа. Ни с кем не общался. От телефона избавился.
- Через жену они тебя не отследили, получается.
- Интересно, кстати, почему это не произошло. Может потому, что мы только поженились. Какие-то данные в базы еще не загрузили. Плюс жили на квартире где ни я, ни она не прописаны.
- Ты легально покинул страну?
- В Россию я попал не совсем легально (для беларусов граница была закрыта из-за коронавируса). Мне помогали люди, у которых был доступ к базе невыездных, и я в этой базе не находился. Но опасность была в тревожных списках. В Москве я сделал визу литовскую. И потом официально пересек границу с Литвой.
- Чем именно ты занимаешься в фонде «Страна для Жизни»?
- В Фонде я выполняю роль операционного директора. Моя задача настроить все процессы, чтобы все работало как часы. Управление командами, управление проектами. У каждого проекта есть свой менеджер, я помогаю, если нужна помощь, настраиваю все с точки зрения безопасности информационной.
- Как вообще родственники отнеслись к твоему отъезду? Может, кто-то из них был за Лукашенко?
- Родители отнеслись адекватно. Они всегда старались уважительно относиться к решениям своих детей. Это мое решение, и они его уважают. Споров не было.
- А у них самих какие взгляды относительно ситуации в стране?
- Мы не говорили об этом много. Я считаю, что каждый в такой ситуации должен делать собственный выбор. Не нужно кого-то пытаться переубедить. Ты должен показывать человеку факты, а человек должен сам решать на чьей он стороне.
- Я знаю, что твой дед был в Минском гетто и выжил – ему удалось бежать. Он жив сейчас?
- Дедушка от нас ушел. Он ветеран войны. Был в гетто, потерял там всю семью, бежал оттуда прямо перед погромом дома, в котором он находился. Там остались его родители и младшая сестра, которой было два года. Единственным кто мог сбежать, был он.
Потом он присоединился к партизанам. Ему было 16-17 лет в тот момент. Он специально избавился от документов, чтобы сказать что совершеннолетний, чтобы его взяли армию.
Партизаны, кстати, его нормально кинули. Он бежал из гетто вместе с товарищем, и они принесли с собой приличный арсенал вооружения. Но партизаны забрали все оружие и оставили моего деда и его друга в лесу. Они потом там на болотах выживали.
- Можно ли провести аналогию с жизнью под оккупацией в Минске во время войны, и жизнью в Минске под режимом Лукашенко сейчас?
- Что тогда, что сейчас, мы сражались с диктатором. Но тогда численность оккупантов была совсем другая – гораздо больше. Не знаю сколько их было, но точно не 10 тысяч человек.
Кроме того, с информатизацией была другая ситуация. Сейчас можно написать сообщение, и его увидит вся страна. Кроме того, есть мировое давление, в том числе экономическое.
Поэтому мне кажется, ситуация отличается. Кроме того, если во время войны люди находились в оккупации вынужденно, то сейчас у людей как будто нет сил чтобы бороться. Сейчас оккупация не вынужденная, а осознанная. Она в головах у людей.
- То есть люди не борются сейчас, или делают что-то не то?
- Не борется достаточное количество людей. Если тогда восстала вся страна, то сейчас только небольшая масса. При этом многие активисты либо сидят, либо выехали из страны.
Оккупация у людей происходит в головах. Самое главное, что сейчас нужно сделать – это пересилить себя и просто что-то сделать.
Некоторые мои товарищи которые знают, что я нахожусь за границей, знают, что я продолжаю борьбу, спрашивают, когда победим, какие планы...
- Это к вопросу о выученной беспомощности, у которой говорил Виктор Бабарико.
- Я бы назвал это просто ленью. Когда ты ждешь, что за тебя все решит кто-то другой. Человек спрашивает, когда мы победим. А я хочу ответить: а что ты сделал для победы?
Я вот помог собрать большое количество подписей, проводил акции, организовывал. Мы продолжаем борьбу сейчас – помогаем политзаключенным, обучаем людей.
А вот вы продолжаете ходить на работу, ничего не делать и иногда репостить в соцсетях какую-то новость, о которой говорит весь мир, про задержание Протасевича например. Ну не знаю.
- А что нужно делать людям внутри страны?
- Забастовка нужна в первую очередь. Это то что в их силах. Да, она должна быть подготовленной и спланированной, и общереспубликанской. Но начните что-то делать, а не просто говорить.
Или вот товарищ из IT сферы у меня спрашивает: «Как ты думаешь, нужно ли мне уезжать?»
Уезжай, конечно. Потому что ты не спрашиваешь, как помочь, ты спрашиваешь, нужно ли уехать.
Кажется, что все хотят устраивать свою жизнь, все хотят адаптироваться. Как тараканы, которые тоже привыкают к чему угодно. Если ты хочешь что-то делать – то делай, не перекладывай на других.
Если тебе не нравится, если ты хочешь что-то изменить – то задай себе вопрос, что я могу сделать? Это может быть что-то малое. Обучи взрослого человека пользоваться телеграмом, расскажи об альтернативных способах получения информации, просто наклейку наклей.
Сделай, чтобы у людей был доступ к независимым СМИ. Не надо жертвовать тысячи денег на поддержку рабочих или политзаключенных, не надо сразу идти с демонстрациями к дворцу Независимости. Начни с малого. Узнай, как можно помочь людям, стань волонтером.
Не жди когда за тебя что-то сделают, делай сам!
- Когда ты вернешься в Беларусь, и планируешь ли вообще возвращаться?
- Мне очень сложно прогнозировать. Если будем идти по пути мирного протеста, то победа произойдет, когда мы достигнем результатов на местных или парламентских выборах. Второй вариант – критическая ошибка со стороны Лукашенко.
Если же беларусы самостоятельно решат радикализироваться, то ситуация станет абсолютно непредсказуемой. Может быть как победа в тот же день, так и длительный процесс, который затянется на годы.
Вернусь ли я? Этот вопрос я задаю себе каждый день. Немного обидно, что я пытаюсь делать многое для Беларуси, как и другие активисты и волонтеры. Но есть люди внутри страны, которые сидят и ничего не делают – но при этом чего-то требуют. Вот ради них мне не хочется возвращаться.
Я не хочу работать для тех людей, которые недовольны в любой ситуации, независимо от того помогают им, или не помогают. Все равно такой человек будет недоволен. Из-за этого мне не всегда хочется вернуться. Но я готов вернуться, когда страна станет демократической.
- Но после ухода Лукашенко Беларусь не станет автоматически демократической.
- Верно. И я как раз сейчас и работаю над тем, чтобы готовить к этому людей, повышать их уровень образования, рассказывать что такое демократия, для чего она нужна. Что люди могут получить в демократическом обществе, как они должны коммуницировать с чиновниками, депутатами, с государством. Моя задача нацелена на повышение общей политической грамотности населения, чтобы люди понимали, что можно сделать для улучшения жизни.
- Когда все-таки уйдет Лукашенко? Твои ощущения?
- Думаю, не в этом году.
Блиц.
- Уручье или Новая Боровая?
- Уручье. Это мой родной район. Я в нем вырос. Кстати, как раз из окон моего дома на Гинтовта видна Новая Боровая. Там хорошо, конечно, но дома все-таки лучше.
- Дмитрий Кохно или Денис Дудинский?
{Вздыхает}. Для меня непростой вопрос. Дудинский. Я поддерживаю его принципальную позицию, а Кохно просто мой родной брат. Я не могу за него голосовать {смеется}.
- Игорь Тур или Григорий Азаренок?
- Игорь Тур, конечно. Потому что Григорий Азаренок – не знаю, что с ним не так, какое-то помутнение рассудка, или что. Но так оскорблять людей. Я таких оскорблений прежде не слышал. Они очень жестокие, какие-то садистские. Этому человеку нужно лечиться. Тур в этом плане профессиональнее.
- «Руки Вверх» или «Иванушки International»?
- «Руки Вверх», наверное. Из-за фамилии Сергея Жукова {улыбается}. Хотя мне кажется, они были примерно на одинаковом уровне популярности. Вот если вспомнить самые популярные песни того времени – «Тополиный пух» у «Иванушек» только. А у «Руки Верх» - «18 мне уже» и что-то еще. Хотя нет, тоже больше ничего не вспомню. Получается ничья. Но «Руки Вверх» тогда плюс за фамилию.
Помочь работе Фонда можно ЗДЕСЬ.
Продолжить
