Анна Коновалова, чья дочь Антонина Коновалова и зять и Сергей Ярошевич были осуждены на пять с половиной лет лишения свободы, с прошлого сентября не живет в Беларуси. Вместе с двумя маленькими внуками (на тот момент 6 и 4 лет) она была вынуждена бежать из страны. Сначала Анна с Ваней и Настей находились в Украине, затем переехали в Польшу. Как сейчас складывается их жизнь, читайте в нашем интервью.
- 6 сентября исполнился год, как задержали Антонину Коновалову. Вспоминали эту дату?
- Некогда. 1 сентября началось. Как тут что-то вспомнить?
- Как ваши внуки адаптировались к жизни в Польше – школе, садику?
- Ваня тяжелый на переезд. Мы с Настей 1 сентября буквально тащили его в школу, уговаривали. Но если честно, я бы тоже себя тащила в школу. Не знаю каким трактором, бульдозером. Думала, что уже никогда к этому не вернусь. Но, как говорится, мы предполагаем, а бог располагает.
Я раньше чечетку отбивала, радовалась, когда дочка закончила 11 классов. А тут, представляете, мало того что первый класс, так еще и польская школа. Мне хотелось рыдать просто, что я ребенка веду в школу. И я знаю, что Тоня в это время тоже рыдает, потому что она не ведет ребенка в школу.
Ну ничего, пошли. Первый день был просто замечательный. Учительница подарила всем деткам подарки к первому сентября, дневники. Никаких не надо было обязательств – ни цветов, ничего. Все довольно прилично.
- Как у вас с польским языком? Приходится же общаться с учителями, какие-то бытовые вопросы решать.
- На пальцах решаем. Но я как «немой» человек. Меня девочки записали на курсы польского в феврале, но у меня не получилось их закончить. Потому что время было 18.00, а в это время дети дома. Когда я сажусь за польский – просто невозможно сосредоточиться. А потом еще локдаун. То есть у меня не получилось закончить эти курсы.
А вот у детей в этом плане все хорошо. Они спокойно переходят на польский. В саду общаются только на польском. У Насти вообще без проблем. А вот Ване в саду некоторое время было непросто. Ждал, когда бабушка его заберет.
- Не мог адаптироваться из-за языкового барьера?
- Да. А потом он стал понимать и немножко говорить. Стало все хорошо. Я надеюсь, что в школе у него получится. Учитель очень хороший. Было родительское собрание. Я дала анкету и родителей не написала. Возник вопрос почему. Я объяснила, что родители в тюрьме. Учителю это было непонятно. А потом (когда она поняла) стало совсем другое отношение.
- Сейчас дети вспоминают родителей?
- Конечно. Родители все время с нами. «А что сказала бы мама, а что сказал бы папа?» «Дети, нарисуйте для мамы и папы рисунок».
Дети в школе задают вопросы Ване: «Твоя мама бандит?» Он отвечает: «Нет. Моя мама не бандит. Она – богатырь (по-польски – герой). Она защищала страну. У вас тоже был свой таракан, но вы его победили».
- Опишите как проходит сейчас ваш обычный день?
- К восьми утра мы все вместе идем в школу. Заводим Ваню. Потом Настю в сад. Возвращаюсь домой, что-то успеваю сделать. Потом надо идти за Ваней. Возвращаюсь домой и у меня буквально час времени. Надо теперь идти в сад – забирать Настю в 15 часов. Я не плачу за садик – это частная инициатива.
- Вы устали от всей этой ситуации и от быта в целом?
- Я не думала об этом. Потому что понимаю, что кроме меня это никто не сделает в данный момент. Я знаю, что так надо делать, поэтому я делаю.
- С мужем виделись с момента отъезда?
- Нет. Уже год. В ночь с 10 на 11 сентября мы уехали в Украину и с тех пор с ним не виделись.
- Как муж переживает эту ситуацию – он ведь был в суде, когда объявляли приговор Антонине?
- Да. Он ничего не пропускает, пишет жалобы. Сложилась такая ситуация, что просто не может оставить ни зятя, ни дочку.
- Есть ли связь с вашим зятем – Сергеем Ярошевичем? Какие у него условия содержания?
- Он попал в Волковыск. После суда сидел в Барановичах. Его перевели буквально через неделю. Не ждали ни апелляции ничего. Он в Барановичах был в полной изоляции. Ни газет, ни телевизора. Письма от него очень короткие. Просит передать малышам, что очень их любит.
- Есть ли какая-то связь с Антониной?
- Нет. За год в СИЗО она не получила ни одного моего письма. Я писала из Украины, писала из Польши. Я перепробовала, наверное, все способы.
- Ее письма до вас доходят?
- Она мне не пишет – она пишет папе. Конкретно мне Тоня написала, наверное, два письма. В октябре поздравила с днем мамы и, наверное, с 8 марта. Она не хотела лишний раз светить мой адрес из-за детей.
- А письма от нее к вашему мужу?
- Где-то одно из пяти писем только.
- Антонина Коновалова, как и многие другие женщины-политзаключенные (Наталья Херше, Софья Малашевич, Ольга Класковская, Полина Шарендо-Панасюк), находится в СИЗО-4 в Гомеле. Что-то известно по условиям содержания?
- Ничего не знаю. Она до сих пор (интервью было взято 7 сентября) находится на карантине.
У меня был в мае день рождения – прокурор запросил для Тони пять с половиной лет. Такой удар был ниже пояса. Сейчас день рождения Вани был – а ее этапировали в колонию в Гомель.
Я могу рассказать про этап. Он был очень тяжелый. 26 июля ее взяли с вещами на выход. Погрузили в автозак, чтобы везти на железную дорогу. Все вещи, которые они подготовили в колонию, сказали оставить. А там мы передавали и даже всем миром собирали (я очень благодарна людям, которые помогали со сбором). Будто бы вещи поедут следом за ними. Все оставили.
Дальше их загнали в вагон – там же клетки такие. Туда набили 15 человек. Тоня моя с ковидом. В камере, когда ее забирали, у нее был ковид. Марфа Рабкова лежала – ей разрешили не вставать. Вы представляете, какое состояние у человека было? Это без лекарств, без медицинской помощи. То есть они выживали и помогали друг другу.
И вот их затолкали в этот вагон. Сутки не водили в туалет, а привезли 29 числа. Через трое суток. Без еды. Без сна. А погода какая была – жара. Это же вагон, в котором ничего не открывается. Нет доступа воздуха. Девчонки просто задыхались. И Тоня с ковидом. А сейчас Беларуси дают почти миллиард евро. На борьбу с ковидом!
А дальше вещи непонятно где. В колонию она приехала без вещей. Там у нее забрали байку, потому что были карманы на молниях. Дали розовое платье и дали юбку с пиджаком и мужские носки черные. Вот и все.
- Вам помогают сейчас фонды?
- Да, спасибо большое фонду «Страна для Жизни». Они переводят деньги для Тони на счет, потому что если бы переводили мне, был бы соблазн потратить эти деньги на внуков, куда-то сходить с ними. А так, когда Тоня выйдет, эти деньги помогут ей восстановить здоровье. Квартиру и садик мне оплачивают представители диаспоры. Беларусы помогают.
- Я видел в СМИ некоторые письма Антонины и поразился оптимизму и силе воли. Она утешала, поддерживала людей, которые не просто на свободе, но даже не в Беларуси, в безопасности за границей. Откуда у нее это?
- Она изначально была такой. У моего мужа было, наверное, три свидания с ней. И когда он рассказывал ей про детей, она плакала. Я мужу говорю: «Так а что ты хочешь? Кому она еще поплачет?» А возвращается в камеру – кремень. Не знаю, откуда черпает силы. Она и нас поддерживает. Для меня она маленькая девочка, которую надо защитить, помочь. Я тоже переживаю, какая она выйдет.
Тоня теряет зрение очень сильно, теряет здоровье. Психологически тоже тяжело. Оля Павлова говорила, что это (условия содержания) настолько грязно, настолько не хочется к этому возвращаться... И в этом надо жить.
У нее очень плохое зрение. И оно падает. Она написала, что сейчас в Гомеле видит землю, траву, людей, которые гуляют за забором. Слышит детей. И она улыбается, потому что видит это в первый раз за год.
- Когда это закончится?
- Я считаю, что пока не выйдут в Беларуси люди, это может еще долго продолжаться. Надо давить, дожимать режим, чтобы заканчивались деньги, чтобы как можно меньше работали заводы.
Или будем ждать 40 лет как Моисей, который водил по пустыне людей. Пока не умерли все, кто родился в рабстве.
Пожалуйста, поддержите семьи политзаключенных. Солидарность - главная сила беларусов!
- 6 сентября исполнился год, как задержали Антонину Коновалову. Вспоминали эту дату?
- Некогда. 1 сентября началось. Как тут что-то вспомнить?
- Как ваши внуки адаптировались к жизни в Польше – школе, садику?
- Ваня тяжелый на переезд. Мы с Настей 1 сентября буквально тащили его в школу, уговаривали. Но если честно, я бы тоже себя тащила в школу. Не знаю каким трактором, бульдозером. Думала, что уже никогда к этому не вернусь. Но, как говорится, мы предполагаем, а бог располагает.
Я раньше чечетку отбивала, радовалась, когда дочка закончила 11 классов. А тут, представляете, мало того что первый класс, так еще и польская школа. Мне хотелось рыдать просто, что я ребенка веду в школу. И я знаю, что Тоня в это время тоже рыдает, потому что она не ведет ребенка в школу.
Ну ничего, пошли. Первый день был просто замечательный. Учительница подарила всем деткам подарки к первому сентября, дневники. Никаких не надо было обязательств – ни цветов, ничего. Все довольно прилично.
- Как у вас с польским языком? Приходится же общаться с учителями, какие-то бытовые вопросы решать.
- На пальцах решаем. Но я как «немой» человек. Меня девочки записали на курсы польского в феврале, но у меня не получилось их закончить. Потому что время было 18.00, а в это время дети дома. Когда я сажусь за польский – просто невозможно сосредоточиться. А потом еще локдаун. То есть у меня не получилось закончить эти курсы.
А вот у детей в этом плане все хорошо. Они спокойно переходят на польский. В саду общаются только на польском. У Насти вообще без проблем. А вот Ване в саду некоторое время было непросто. Ждал, когда бабушка его заберет.
- Не мог адаптироваться из-за языкового барьера?
- Да. А потом он стал понимать и немножко говорить. Стало все хорошо. Я надеюсь, что в школе у него получится. Учитель очень хороший. Было родительское собрание. Я дала анкету и родителей не написала. Возник вопрос почему. Я объяснила, что родители в тюрьме. Учителю это было непонятно. А потом (когда она поняла) стало совсем другое отношение.
- Сейчас дети вспоминают родителей?
- Конечно. Родители все время с нами. «А что сказала бы мама, а что сказал бы папа?» «Дети, нарисуйте для мамы и папы рисунок».
Дети в школе задают вопросы Ване: «Твоя мама бандит?» Он отвечает: «Нет. Моя мама не бандит. Она – богатырь (по-польски – герой). Она защищала страну. У вас тоже был свой таракан, но вы его победили».
- Опишите как проходит сейчас ваш обычный день?
- К восьми утра мы все вместе идем в школу. Заводим Ваню. Потом Настю в сад. Возвращаюсь домой, что-то успеваю сделать. Потом надо идти за Ваней. Возвращаюсь домой и у меня буквально час времени. Надо теперь идти в сад – забирать Настю в 15 часов. Я не плачу за садик – это частная инициатива.
- Вы устали от всей этой ситуации и от быта в целом?
- Я не думала об этом. Потому что понимаю, что кроме меня это никто не сделает в данный момент. Я знаю, что так надо делать, поэтому я делаю.
- С мужем виделись с момента отъезда?
- Нет. Уже год. В ночь с 10 на 11 сентября мы уехали в Украину и с тех пор с ним не виделись.
- Как муж переживает эту ситуацию – он ведь был в суде, когда объявляли приговор Антонине?
- Да. Он ничего не пропускает, пишет жалобы. Сложилась такая ситуация, что просто не может оставить ни зятя, ни дочку.
- Есть ли связь с вашим зятем – Сергеем Ярошевичем? Какие у него условия содержания?
- Он попал в Волковыск. После суда сидел в Барановичах. Его перевели буквально через неделю. Не ждали ни апелляции ничего. Он в Барановичах был в полной изоляции. Ни газет, ни телевизора. Письма от него очень короткие. Просит передать малышам, что очень их любит.
- Есть ли какая-то связь с Антониной?
- Нет. За год в СИЗО она не получила ни одного моего письма. Я писала из Украины, писала из Польши. Я перепробовала, наверное, все способы.
- Ее письма до вас доходят?
- Она мне не пишет – она пишет папе. Конкретно мне Тоня написала, наверное, два письма. В октябре поздравила с днем мамы и, наверное, с 8 марта. Она не хотела лишний раз светить мой адрес из-за детей.
- А письма от нее к вашему мужу?
- Где-то одно из пяти писем только.
- Антонина Коновалова, как и многие другие женщины-политзаключенные (Наталья Херше, Софья Малашевич, Ольга Класковская, Полина Шарендо-Панасюк), находится в СИЗО-4 в Гомеле. Что-то известно по условиям содержания?
- Ничего не знаю. Она до сих пор (интервью было взято 7 сентября) находится на карантине.
У меня был в мае день рождения – прокурор запросил для Тони пять с половиной лет. Такой удар был ниже пояса. Сейчас день рождения Вани был – а ее этапировали в колонию в Гомель.
Я могу рассказать про этап. Он был очень тяжелый. 26 июля ее взяли с вещами на выход. Погрузили в автозак, чтобы везти на железную дорогу. Все вещи, которые они подготовили в колонию, сказали оставить. А там мы передавали и даже всем миром собирали (я очень благодарна людям, которые помогали со сбором). Будто бы вещи поедут следом за ними. Все оставили.
Дальше их загнали в вагон – там же клетки такие. Туда набили 15 человек. Тоня моя с ковидом. В камере, когда ее забирали, у нее был ковид. Марфа Рабкова лежала – ей разрешили не вставать. Вы представляете, какое состояние у человека было? Это без лекарств, без медицинской помощи. То есть они выживали и помогали друг другу.
И вот их затолкали в этот вагон. Сутки не водили в туалет, а привезли 29 числа. Через трое суток. Без еды. Без сна. А погода какая была – жара. Это же вагон, в котором ничего не открывается. Нет доступа воздуха. Девчонки просто задыхались. И Тоня с ковидом. А сейчас Беларуси дают почти миллиард евро. На борьбу с ковидом!
А дальше вещи непонятно где. В колонию она приехала без вещей. Там у нее забрали байку, потому что были карманы на молниях. Дали розовое платье и дали юбку с пиджаком и мужские носки черные. Вот и все.
- Вам помогают сейчас фонды?
- Да, спасибо большое фонду «Страна для Жизни». Они переводят деньги для Тони на счет, потому что если бы переводили мне, был бы соблазн потратить эти деньги на внуков, куда-то сходить с ними. А так, когда Тоня выйдет, эти деньги помогут ей восстановить здоровье. Квартиру и садик мне оплачивают представители диаспоры. Беларусы помогают.
- Я видел в СМИ некоторые письма Антонины и поразился оптимизму и силе воли. Она утешала, поддерживала людей, которые не просто на свободе, но даже не в Беларуси, в безопасности за границей. Откуда у нее это?
- Она изначально была такой. У моего мужа было, наверное, три свидания с ней. И когда он рассказывал ей про детей, она плакала. Я мужу говорю: «Так а что ты хочешь? Кому она еще поплачет?» А возвращается в камеру – кремень. Не знаю, откуда черпает силы. Она и нас поддерживает. Для меня она маленькая девочка, которую надо защитить, помочь. Я тоже переживаю, какая она выйдет.
Тоня год отсидела. Спросите у любого, кто там побывал, что такое год в изоляции, когда ты не знаешь, что делается по ту сторону колючей проволоки. Пройти Окрестино.
Тоня теряет зрение очень сильно, теряет здоровье. Психологически тоже тяжело. Оля Павлова говорила, что это (условия содержания) настолько грязно, настолько не хочется к этому возвращаться... И в этом надо жить.
У нее очень плохое зрение. И оно падает. Она написала, что сейчас в Гомеле видит землю, траву, людей, которые гуляют за забором. Слышит детей. И она улыбается, потому что видит это в первый раз за год.
- Когда это закончится?
- Я считаю, что пока не выйдут в Беларуси люди, это может еще долго продолжаться. Надо давить, дожимать режим, чтобы заканчивались деньги, чтобы как можно меньше работали заводы.
Или будем ждать 40 лет как Моисей, который водил по пустыне людей. Пока не умерли все, кто родился в рабстве.
Пожалуйста, поддержите семьи политзаключенных. Солидарность - главная сила беларусов!
Продолжить
